100-летие революции 1917 года — повод, который трудно обойти вниманием. Мы поговорили с руководителем Центра авангарда на Шаболовке Александрой Селивановой о самых радикальных экспериментах новой страны в сфере жилищного строительства, о мифах, связанных с архитектурой авангарда и о причинах, по которым проект радикального переустройства новой жизни был свернут. Одному из таких экспериментов — дому Обрабстроя — посвящена новая книга из серии «Незамеченный авангард», которую сейчас готовит к печати Центр на Шаболовке.
Жилищные эксперименты эпохи авангарда
О жилье эпохи авангарда вроде бы много всего сказано. Но документальных свидетельств, на самом деле, очень мало. Поэтому многое домысливается, обрастает байками, легендами и смачными подробностями, которые все так любят, — объясняет Александра Селиванова, кандидат архитектуры, руководитель Центра авангарда на Шаболовке, старший научный сотрудник НИИ Теории архитектуры и градостроительства РААСН, старший научный сотрудник Музея Москвы. — Но на самом деле многие идеи никогда и не были реализованы. А если и были, то исследователям часто не хватает материалов, чтобы доказать, как это было на практике.
Города нового быта (проект не реализован)
Пожалуй, самый радикальный проект по переустройству жизни — это город-коммуна, который спроектировал для горняков Анжеро-Судженска Николай Кузьмин, студент архитектурного факультета Томского университета. Там была продумана организация всей жизни человека от рождения и до смерти. На разных этапах коммунары должны были переселяться из корпуса в корпус. Дети воспитывались автономно в яслях и детских садах. Вопросы быта с человека снимали прачечные, столовые и другие утилитарные помещения — предполагалось, что всю энергию человек тратит на работу, саморазвитие и общественную деятельность. Естественно, проект реализован не был. Но его опубликовали на страницах журнала «Современная архитектура», главного манифеста конструктивистов. Кроме того, Кузьмин сформулировал принципы научной организации быта — НОБ.
Да, проект был довольно жестким. И сегодня кажется даже антигуманным. Но радикальность этих концепций нельзя рассматривать в отрыве от фактических условий жизни людей того времени. 1920-е годы — это и антисанитария, и ужасающий процент детской смертности, и алкоголизм, в том числе детский, и семейное насилие.
Кузьмин проектировал свой город-коммуну не в белом стерильном кабинете. Он приехал и пообщался с теми самыми горняками, посмотрел на землянки, в которых жили многие люди. Их условия жизни воспринял как стимул создать проект, который помог бы эту ситуацию исправить.
Студенческое общежитие Ивана Николаева (проект реализован)
Еще один радикальный эксперимент, и уже воплощенный — проект Ивана Николаева для студентов Текстильного института. Концепция организации жизни там тоже была достаточно жесткой, но в масштабах одного комплекса, а не целого города. Все жизненные процессы были разведены по разным корпусам: в корпусе, где спали, нельзя было находиться днём. В санитарном корпусе — только приводили себя в порядок, плюс там, в шкафчиках, можно было хранить личные вещи, больше нигде. Радикальная схема работала, потому что студентов проще регламентировать и вписать в жесткий график жизни. Были и другие подобные проекты — дома-коммуны, но самые жесткие концепции практически нигде не были реализованы.
Дома переходного типа
Другой интересный формат жилья, про который практически ничего не написано — это дома переходного типа. И наша книга как раз об одном из таких — о доме рабочего жилищно-строительного кооператива «Обрабстрой» в Басманном тупике. Этот тип жилья — такой комбинат по выращиванию новых членов общества, которые еще не были готовы жить в домах-коммунах, но их к этому постепенно приучали.
В одном комплексе обычные квартиры соседствовали с частью-коммуной. И соседи должны были своими глазами увидеть быт коммуны и перестать его бояться. Здесь предполагалась очень развитая инфраструктурная часть: прачечная, столовая, которая в некоторых случаях разрасталась до фабрики-кухни, детский сад, спортивный сектор, место для культурного досуга. Клубный сектор мог существовать в разных масштабах: от небольших комнат для кружковых занятий и микро-библиотеки до полноценного клуба со сценой и театральными студиями. В доме Обрабстроя были общественные телефоны и лифты. Правда, последние работали только на подъем и ходили не на все этажи — это была сложно продуманная система экономии.
Факт: Примерно в то же время в Германии и Франции возникали похожие проекты так называемого социального жилья с недорогими квартирами и попытками интегрировать необходимую современному человеку инфраструктуру.
Все наши дома создавались как опытные образцы, которые потом могли тиражироваться по стране. И некоторые элементы таких экспериментальных домов действительно тиражировались. Собственно, даже Мельников свой знаменитый дом — по сути, особняк в центре Москвы — строил как опытный образец, и ему была выдана бумага-предписание, согласно которой он был обязан пускать туда посетителей.
Домов переходного типа было, на самом деле, построено довольно много, но сегодня они часто совершенно не известны. На фасадах их сложная «начинка», чаще всего, никак не отражалась, а все экспериментальные части давно поменяли свое первоначальное предназначение, например, коммун там, естественно, давно уже нет. Прошлая жизнь дома всплывает, как правило, только в разговорах с жильцами-старожилами. Некоторые еще помнят, какие этажи были организованы под коммуну или общежитие, где была столовая, а где — клуб или библиотека.
Как в целом в серии «Незамеченный авангард», так и в новой книге мы пытаемся рассмотреть явление шире, чем просто поговорить о конкретном объекте. Поэтому берем и саму идею домов переходного типа, и феномен кооперативного жилищного строительства, который был очень интересным явлением со специфической формой собственности. Сколько это стоило и как это можно соотнести с современной ипотекой, как передавался заказ архитектору — все это очень интересно рассматривать в контексте организации социалистической жизни и быта.Об этом мы и пытаемся рассказать в книге. Тем более, что в контексте истории архитектуры этим практически никто не занимался.
Кооперативные дома обычно хорошие по качеству, они лучше моссоветовских. Возможно, здесь было больше денег, возможно, к делу внимательнее относились. Вообще, по моим наблюдениям относительно жилья этого времени, качество строительства очень отличалось в зависимости от года постройки, и дома 1929 года сильно отличаются от домов 1930-го и тем более 1931-го. Дом Обрабстроя по тем временам можно назвать роскошным: там хорошие планировки, лифты, он не типовой, построен по индивидуальному проекту. С одной стороны, это вроде бы элитное жилье, а с другой стороны — нет, потому что это все-таки рабочий кооператив. К теме распределения жилья мы тоже обращаемся, и применительно к этому проекту выясняется, что значительную часть жильцов действительно составляли рабочие, которые имели привилегии, могли платить меньше. Эта ситуация была актуальна только до первой трети 1930-х, все, что строилось потом — это номенклатурные дома, куда так просто рабочие попасть не могли.
Проблемы перестройки быта
Почему эксперимент не был реализован до конца? Можно, конечно, сказать, что люди не были готовы к такой радикализации своего быта. Но была еще более важная причина: все плохо работало. Фабрики-кухни были хороши по своему замыслу, но по факту — там отвратительно готовили, обслуживали медленно. Приходилось банально ждать в очереди, пока освободится вилка или тарелка. Думаю, система просуществовала бы гораздо дольше, будь она хорошо организована. Кто же откажется от качественной столовой, которая находится прямо в твоем доме? Но если там невкусно и чай с насекомыми, конечно, человек предпочтет готовить дома. С моей точки зрения, все сломалось из-за качества подобных услуг, а не из-за самой идеи.
Качество архитектуры авангарда и стереотипы
В большинстве своем качество строительства эпохи авангарда было хорошим. У этих домов хорошие пропорции, в них использованы хорошие строительные материалы. Часто дома эпохи авангарда строились из дореволюционного кирпича. Я знаю пример такого жилмассива на Дубровке, который сейчас под угрозой сноса: знакомые сделали там ремонт и обнаружили кладку с дореволюционным клеймом. В 1920-е часто использовали и метлахскую плитку, запасы которой оставались еще с царских времен.
Но в 1930—1931-м архитекторов заставили жесточайше экономить: например, запретили балконы, а металлические конструкции где-то пришлось заменить на деревянные, ухудшилась столярка, фурнитура. Страшная несправедливость в том, что потом эти же настаивавшие на экономии органы, обвинили архитекторов в упавшем качестве строительства. И использовали этот факт как инструмент борьбы с этой архитектурой. Так что стереотип о низком качестве всей архитектуры 1920-х неверен.
Существуют поразительные легенды об экспериментальных материалах, которые на самом деле использовали очень-очень мало. Несчастный камышит, про который любят рассказывать, никогда не использовался как конструктивный элемент — ведь это утеплитель. Рассказы про дома из камышита — это манипуляции. Большая часть этой жилой застройки — нормальные кирпичные дома, которые могут стоять еще очень-очень долго.
ОБ ИНТЕРЬЕРЕ С ФОТО…
В гостях: Дизайн, музыка и Дарт Вейдер в квартире большой семьи
Быт и интерьер эпохи экспериментов
В идеале интерьер подобных домов предполагал трансформируемую и встроенную мебель, которая могла заменять перегородки и работать на два помещения. В отличие от Баухауза, у нас практически не проектировали мебель из металлических трубок, потому что металл был очень дорогим. Здесь предпочитали гнутую древесину, и Татлин давал своим студентам эту технологию. Меня поразили проекты модульной мебели из повторяющихся элементов, которая предвосхищает то, что сейчас делает ИКЕА. Это эргономично и очень остроумно придумано. Если бы наше производство соответствовало этим идеям, аналог ИКЕА, возможно, появился бы у нас параллельно со Швецией или даже раньше.
Конечно, не все эксперименты того времени удавались, но все-таки люди ступали на нехоженое поле, где результат мог быть любым. Кроме того, огромной проблемой было традиционно устроенное и не слишком развитое производство. То, что проектировал Баухауз, могли воплотить, а то, что у нас придумывал ВХУТЕМАС, воплотить на имеющемся производстве не могли. В этом трагедия многих людей, в том числе Мельникова, который проектировал дома с движущимися перегородками. А у нас не могли сделать ролики нужного качества, что нормально входили бы в пазы. Поэтому наш дизайн того времени во многом остался на бумаге, в отличие от Баухауза. Плюс система абсолютно безалаберного контроля над строительством: в ДК им.Русакова, например, сделали хорошие пазы, куда должны были задвигаться перегородки, но потом там внутри почему-то провели систему отопления, и ничего никуда уже не могло задвинуться.
Похожая проблема была со зданием Центросоюза Ле Корбюзье: архитектор продумал систему отопления — по сути, воздушную подушку между двумя слоями остекления, но ее не смогли реализовать. А потом в проблемах с теплообменом обвинили Ле Корбюзье.
ПО ТЕМЕ…
В гостях: Антон Носик и его квартира-ячейка в доме Наркомфина
Внутри конструктивистского дома чаще всего был абсолютно не конструктивистский интерьер — за редким исключением показательных домов. Ситуация была довольно комичной: с одной стороны, жителям новых домой не разрешалось перевозить туда старую мебель, с другой стороны, внутри им предлагали типовую мебель, но такую же кустарную, как и их прежняя. Это были никелированные кровати с шишечками, массивные шкафы, тяжелые столы и другая продукция «Мосдрева» и прочих трестов. Совсем не та легкая и динамичная мебель, которую проектировали во ВХУТЕМАСе.
В нашем музее есть встроенная мебель, которая сохранилась в одном из таких общежитий с 1927 года. Там мы обнаружили полную кустарщину: элементы этой мебели были типовыми для всех комнат, но их внешний вид и качество не были промышленными и не имели индустриального вида. Эти кухонные полки выглядят так, словно перевезены из деревенского дома, хотя на самом деле это встроенная мебель, сделанная специально для этого проекта. Поэтому эксперимент с новым интерьером и новым бытом фактически не был доведен до конца.
У людей, думаю, не было ощущения, что они строят новый быт. Очень скоро внутри этих домов появлялись комоды и кружевные салфетки, а потом и слоники с патефонами. Весь антураж старой жизни очень быстро восстанавливался, и к 1933—1934 годам, когда волна борьбы с мещанством прошла, традиционные детали стали знаком благоустроенной жизни рабочего. Плюс в 1930-е происходит возвращение к традиционному образу семьи. И в иллюстрациях журналов того времени мы встречаем интерьеры конструктивистских домов, которые полностью оформлены как старорежимные квартиры.
Мы не знаем, как бы отнеслись люди к этим новым вещам, если бы существовали индустриальные мощности для их производства. Наверняка им потребовалось бы время, чтобы привыкнуть и перестать вешать кружевные подзоры. Откидная кровать или откидной стол для таких людей могли выглядеть тревожно и опасно. Также люди не могли привыкнуть к домам «на ножках» — многим казалось, что они упадут, что они неустойчивы. Думаю, что для людей, переживших Первую мировую, революцию, гражданскую войну, интерьер, в котором все недобротное, неустойчивое и немассивное, а легкое и трансформируется, мог быть психологически некомфортным. Им, вероятно, хотелось каких-то привычных образов.
Почему все закончилось
Есть глобальные причины. У власти, которая к тому моменту значительно трансформировалась, возникло ощущение, что контроль над жизнью потерян. Какие-то проектные организации разрабатывают целые города, и ими интересуются иностранцы. То, что связано с культурой быта и организацией жизни — это важные элементы управления, и получалось, что не партия этим занимается.
Есть причины личные — воззрения людей, которые к тому времени пришли во власть, были очень традиционалистскими. В результате концепция домов-коммун и градостроительные эксперименты были свернуты, а радикальные идеи признаны вредительством. К середине 1930-х заказ на эту новую типологию жилья и инфраструктуры вроде фабрик-кухонь исчезает. Доходит до того, что в середине 1930-х проектируются дома с комнатами или нишами для домработниц. Речь о революционном переустройстве быта больше не идет.
Обратите внимание: среди поощрений для участников кампании есть экскурсии по объектам эпохи авангарда, а также посещение дома Обрабстроя и одной из квартир. Сбор средств завершается 30 октября.
